Светлана Бестужева-Лада - Жизнь после смерти [А. С. Пушкин]

Ознакомительная версия.

Пришел, наконец, номер «Современника» с первой публикацией его «Исторических записок». Он было начал читать, да через пару страниц бросил — скучно. Вот ежели бы как Вальтер Скотт — исторический роман написать. Тут бы все читать бросились.

Но несколько попыток подражания знаменитому англичанину оказались тщетными: искусством привлечь внимание читателя интригою, морочить голову заведомо фантастическими, придуманными деталями Пушкин не мог.

А потом — известие, которое произвело на Пушкина неизгладимое впечатление: на дуэли погиб Михаил Лермонтов. Ему не было и тридцати лет. Александр достаточно хорошо разбирался в таких вещах и по дошедшим до него в письмах друзей и знакомых сообщениям сумел восстановить подлинную картину поединка, виновником которого всецело был угрюмый и вспыльчивый поэт. Но сплетни так и роились вокруг: убит, погублен, подставлен…

«Вот и про меня так же сплетничали бы, — думал Пушкин — Да еще и Наташу приплели бы, а как не приплести? У господина Лермонтова-то свои резоны были стреляться… Хотя, какие резоны могут оправдать эту глупость? Теперь сделают мученика… у нас это любят. И в великие поэты тотчас произведут …»

Он попробовал написать приличествующее случаю стихотворение памяти молодого поэта, но рифма не шла. Все вокруг менялось, являлись новые литературные имена, жизнь кипела. А он был, судя по всему, обречен со стороны наблюдать за этим, да вымучивать продолжение «Исторических записок», все четче понимая: не его это. Не за свое дело он взялся.

От тоски и досады читал иногда новых поэтов — Некрасова, например. Технически стихи были неплохи, но… кто их будет читать? Кому из образованных людей интересна «деревенская страда», заготовка зимой леса крестьянами, крестьянка под кнутом? Стихи должны будить в людях благородство, высокие страсти — или быть посвященными женским прелестям, радостям и печалям любви. Нет, уходит эпоха — и какая эпоха!

Пришла пора позаботиться об образовании сыновей — Александра-Младшего и Григория. Государь в свое время всемилостиво распорядился принять обоих Пушкиных в Пажеский корпус. Вот туда он сыновей и отвезет. Пора.

И вот уже заложена тройка, уже уложена повозка со всем необходимым, уже Саша и Гриша места себе не находят в предчувствии резких перемен в своей жизни. По дороге решено было заехать в Москву — повидаться с дедом.

Москва встретила путешественников колокольным звоном — Покров и Пушкин почувствовал, что к глазам подступают слезы.

«Сентиментальным становлюсь на старости лет, — подумал он. — Пятый десяток разменял, ничего не поделаешь. Неужели уже пятый? Давно ли мне все люди в таком возрасте казались дряхлыми стариками?»

Но когда он увидел отца, то понял, как на самом деле беспощадно время. Всегда изысканно-лощеный денди, франт и завсегдатай модных гостиных, Сергей Львович превратился в сухонького, сморщенного старичка. На внуков он смотрел с каким-то горестным недоумением: он дед? У него уже совсем взрослые внуки? Потом неожиданно всхлипнул и сообщил Александру-старшему:

— Саша на Надин похож. Царствие ей небесное.

И расплакался. Пушкин, доселе не находивший в своем сыне решительно никакого сходства с «прекрасной креолкой» изумился и сравнению и этим внезапным слезам. Которые, впрочем, закончились так же внезапно, как и начались, и Лев Сергеевич принялся пересказывать московские сплетни. Знакомые имена попадались редко…

Он нанес несколько обязательных визитов дальним родственникам, выслушал дежурные комплименты в адрес совсем взрослых сыновей и… сожаления о том, что ничего больше не пишет. Про его исторический труд, оказывается, мало кто знал, по большей части это были зыбкие и малодостоверные слухи. Похоже было, что его просто разглядывают, как некую диковину, раритет из прошлого, где «все было по-другому».

В один из немногих вечеров, проведенных дома с отцом, произошел разговор, врезавшийся Пушкину в память навечно. Заговорив о поэзии, Сергей Львович, пожевав губами, вдруг сказал:

— Лермонтова вот убили на дуэли, теперь он — великий поэт и всеми чтим. А вас, сын мой, забывать стали. Впрочем, и меня ведь забыли… а когда-то…

Пушкин не сдержался:

— Вы, кажется, жалеете, что и меня не убили?

Резко оборвал беседу и, сославшись на поздний час, ушел к себе. Знай он, что это — его последняя встреча с отцом, что он через два года не успеет приехать даже на похороны, может быть, вел бы себя по другому, нашел бы какие-то другие слова, постарался бы добиться взаимопонимания.

И вот уже Невский проспект и знаменитые «Номера Демута» — на Мойке. А Пажеский корпус располагался неподалеку — на Садовой улице во дворце, который построил сам Растрелли. Зачисление в Пажеский корпус производилось только по высочайшему повелению.

Пушкин подумал, что его сыновьям повезло — останься все по-прежнему, кто бы принял в Корпус сыновей камер-юнкера с сомнительной репутацией? Да и от обязательных вступительных конкурсных экзаменов мальчишки были избавлены — все тем же именным монаршим указом. Не то, чтобы отец опасался за их знания, но все же…

Изменился и сам император: это Пушкин со всей отчетливостью понял во время аудиенции, данной ему Николаем Павловичем. Все еще красивый и статный, но уже далеко не молодой, император казался усталым и равнодушным. Но своего придворного историографа принял с отменной любезностью.

— Читаю все твои записки, Пушкин, — благосклонно заявил он после того, как Александр раскланялся и представил своих сыновей. — Стройно написано и по делу. Мне нравится. Хорошо, что забросил свои прежние стихи. Хватит и написанных. Хотя теперь такое пишут — даже оторопь берет.

Пушкин изобразил на лице вежливое недоумение, хотя про себя подумал, что, кажется, впервые в жизни их взгляды с императором совпали.

— А сыновья твои стихи пишут ли? — осведомился император.

— Нет, ваше величество, — покачал головой Пушкин. — Эти юноши грезят об офицерской карьере, да о военных компаниях.

— Это хорошо, когда юноши стремятся быть полезными Отечеству.

Возникла долгая пауза. Потом император как бы невзначай спросил:

— А что твоя прекрасная супруга? С тобой?

— Нет, ваше величество, госпожа Пушкина предпочитает теперь жить в деревне.

— Как ей, наверное, не хватает балов, — с легкой улыбкой произнес император, вмиг напомнив Пушкину и сами балы, и то, что с ними было связано. — Да ведь дочери твои, поди, уже невесты?

— Пока еще нет, но ждать недолго.

— О девицах твоих я позабочусь, — деловито сказал император. — Придет время — станут фрейлинами Великой Княгини.

— Благодарю вас за неустанную заботу о семействе моем, — поклонился Пушкин. — Не по заслугам жалуете…

— По заслугам я жалую тебе чин действительного статского советника. Бумаги уже подписаны. Так что поздравляю, ваше превосходительство…

Пушкин опять низко поклонился. Ну вот, сбылось. Теперь уже не посмеют смотреть на него свысока. Стихами такого не добьешься. Сколько стихотворцев было на Руси. А по-настоящему-то чтили одного Державина …

И опять потекли годы… Скончался скоропостижно отец — Сергей Львович, весть об этом Пушкин получил уже тогда, когда похороны прошли.

Государь пожаловал своему придворному историографу титул графа и немалую денежную сумму «на обеспечение приданного дочерям твоим». Но в феврале 1855 года Николай Павлович скоропостижно скончался — ходили даже упорные слухи об отравлении. На трон вступил его старший сын Александр. Кто-то в России вздохнул свободнее, кто-то мрачно пророчил худшие времена.

А Пушкин сам изумился тому, как потрясла его внезапная кончина государя. Их связывали тридцать лет непростых отношений, они оба много пережили, причем судьба то и дело сводила их друг с другом. И вот Николай Павлович, который был всего тремя годами старше Александра Сергеевича — в гробу. И что будет далее в России и с Россией — никому не ведомо.

Император Александр Второй прислал графу Пушкину чрезвычайно милостивое письмо, в котором подтверждал, что продолжит поддерживать «гордость русской литературы» так же, как это делал его покойный батюшка, и что и он, и императрица были бы рады видеть Пушкиных в столице и при дворе.

Наталья Николаевна немного ожила. Она уже смирилась с тем, что годы взяли свое, что былой красоты, даже намека на нее — не вернуть. Зато обе дочери подрастали красавицами и умницами — не в нижегородской же глуши им женихов искать. Решили, что Пушкин поедет вперед, наймет приличную квартиру, а лучше — дом в Санкт-Петербурге и потом уже вызовет к себе семью.

В мае 1856 года Пушкин отправился в столицу. Но не успел еще присмотреть достойного жилья, как пришло письмо из Болдино: Наталья Николаевна скоропостижно скончалась «от сердечной слабости». Кончина была тихой и незаметной: она умерла во сне. И опять Пушкин опаздывал на похороны, точно какой-то рок его преследовал!

Ознакомительная версия.